Встретившись с некоторым затруднением, один из наших читателей просит пояснений относительно посмертной участи христиан. Он пишет: «В Вашей книге "Меч воина" в главе "Обители того света" приводится высказывание прп. Серафима Саровского о трех уровнях загробной жизни. Первый (сочетанные) – это души совершенных, второй (избранные) – спасенные насельники рая. А вот третий разряд (званые) – это те, которым уготовано "темное место". Указывается, что они "будут тосковать" и т.п. Говорится, что это "хотя и выглядит мрачно, но это тоже одна из обителей спасенных от геенны огненной", что "здесь нет блаженства, но это все же не ад". Возникает вопрос, что же это за обитель такая в Царствии Небесном, где есть тоска, нет блаженства, а вместо этого "темное место"?..

Приведу строки из письма прп. Амвросия Оптинского о будущей жизни: "Все помилованные от Господа будут сподоблены лицезрения Христова; и Царствие Небесное не что иное есть, как радость о Христе Спасителе от лицезрения Его... Достигшие бесстрастия будут там, где Троица. В средней мере находящиеся будут иметь различные обители. А получившие прощение грехов сподобятся быть внутри райской ограды, и последние не должны лишиться лицезрения Христова". Если следовать прп. Амвросию, то категория званых как будто выпадает, она больше похожа на одну из адских обителей. Ведь если они спасенные, то как они могут там тосковать, если освящены благодатью?

В последовании отпевания усопших есть такие строки: "Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание"... Это тоже очень не похоже на то место, в котором оказываются званые... Мы в монастыре хотели читать Вашу книгу за трапезой, но батюшка, просмотрев и найдя это место в книге, не благословил. Хотя, читая Ваши книги, считает аскетическую часть безупречной. Поэтому я и дерзнул написать Вам, чтобы устранить смущение. Могли бы Вы подробней объяснить этот момент?» Вопрос читателя вполне уместен, и, скорее всего, он не одинок в желании прояснить мысль преподобного. Действительно, в духовной литературе внимание обычно акцентируется на светлых, а не на теневых сторонах райских обителей, поэтому последнее для нас не столь привычно. Возможно, отсюда и возникает недоумение. Кроме того, высказывания святых на эту тему часто весьма субъективны и неоднозначны, поскольку открывавшиеся им реалии духовного мира не имеют аналогий с земными понятиями и не выразимы нашим языком, что вынуждает прибегать к различным аллегориям и метафорам, – возможно, не всегда достаточно ясным.

Рассказ прп. Серафима записан с его слов в 1831 г. монахиней Евпраксией (Евдокией Ефремовной), которая сподобилась присутствовать при явлении старцу Божией Матери, Которая и открыла ему посмертную участь окормляемых им чад. Зваными, в отличие от избранных, названы все «разного рода живущие так себе, нерадиво, непослушливо, лишь бы прожить». Это те «нерадивые и ленивые», которые «послушание не берегут и заняты только своими делами». Иначе говоря, это не подвижники, а скорее представители основной массы обычных христиан. Причем речь здесь идет именно о спасаемых в райских обителях, так как Матерь Божия помимо этого отдельно указала на трех сестер из окружения старца, которые не спасутся, но именно погибнут [1].

Званые, но не избранные – это явная отсылка к евангельской притче о Царстве Небесном, где одни работники получили за весь день, а другие за один час одинаковую плату, что, в частности, символизирует их общее спасение – никто не остался без вознаграждения. Но положение спасенных далеко не равноценно. У оказавшихся последними оно наименее благоприятно, – это и есть те званые, которых в реальности большинство: Так будут последние первыми, и первые последними, ибо много званых, а мало избранных [2]. В той же системе символов следует рассматривать и рассказ прп. Серафима. Разумеется, «темное место», «тоскливость» и «мрачность» – это только образы, ассоциирующиеся с недостаточно благоприятной участью [3]. Насколько удачны такие аллегории? Думается, не нам судить о том, как святому тайнозрителю интерпретировать свои вышеестественные созерцания.

Если вспомнить, что в ветхозаветном шеоле [4] праведники на лоне Авраамовом хотя и не имели в полноте райских услаждений, но все же не страдали от адских мучений, то можно предположить своего рода аналогию. Судя по отеческим писаниям, в мире спасенных среди райских обителей имеется область, где недоступно полноценное услаждение лицезрением Господа, мера близости к Нему недостаточна для ликования и блаженства, – отсюда томление и безрадостное состояние душ, которое символически можно обозначить как «темнота», «тоскливость». Тем не менее это не полная богооставленность, присутствие Божие, хотя и отдаленное, спасает души от мучительных страданий ада.

Разумеется, при отпевании мы желаем усопшему наилучшей участи в тех обителях рая, «идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание». Однако этим никак не отрицается наличие там иных обителей, которых мы никому не желаем. Святые говорят о разнообразии условий райского бытия, в зависимости от «состояния нравственной зрелости» души [5], от меры ее духовного развития и восприимчивости – от способности «вкушать по смерти наслаждение» [6]. Такая способность вмещать дары благодати предполагает, естественно, широкий диапазон, как в чине совершенных, так и спасенных. А значит, среди последних найдутся не только вплотную приблизившиеся к совершенству, но и те, кто находится на самой нижней грани, за которой уже ниспадение в обители ада.

Конечно, кто-то может не доверять словам прп. Серафима или сщмч. Серафима (Чичагова). Но если несколько расширить свой кругозор, то выясняется, что подобным образом мыслят и другие святые отцы. Прп. Макарий Великий: «Некоторые утверждают, что и Царство одно, и геенна одна; мы же говорим, что много степеней, различий и мер в одном и том же Царстве и в одной и той же геенне... Есть меры избыточествующие, и есть меры малые, в самом свете и в самой славе есть разность... А которые утверждают, что одно Царство, одна геенна и степеней нет, те говорят худо» [7]. Не очевидно ли, что такой образ прп. Макария, как «малые меры света и славы», вполне соотносим с Серафимовым «темным местом».

Прп. Исаак Сирин: «Спаситель многими обителями у Отца называет различные меры ума водворяемых в оной стране, то есть отличия и разность духовных дарований, какими наслаждаются по мере ума. Ибо не по разности мест, но по степени дарований назвал обители многими. Как чувственным солнцем наслаждается каждый, соразмерно чистоте и приемлемости силы зрения, и как от одного светильника в одном доме освещение бывает различно... так в будущем веке все праведные... каждый в своей мере озаряется одним мысленным солнцем и по достоинству своему привлекает к себе радость и веселие... Разумею же одну степень горнюю, другую дольнюю, посреди же их разнообразие в разности воздаяний»[8].

Вопрос в том, какова эта «своя мера», и если она ничтожна, то душа может быть и не способна «привлечь к себе радость и веселие». А той малой меры благодати, которую все же она привлекла, хватает только на то, чтобы не провалиться в преисподнюю, удержаться в раю, хотя бы и без особенных радостей. Так и «освещение бывает различно»: когда «мера озарения» небесным светом минимальна, то возникает образ «темного места». Прп. Исаак говорит, что хотя и в разную меру, но тем не менее все «наслаждаются». Как же соотнести наслаждение с пребыванием во «мрачности» и «тоске»? Конечно, тоска души по свету и радости – это понятно, но понятно ведь и другое: одно лишь осознание того, что довелось навеки спастись от адских мук, уже должно доставлять немалое утешение.

Подобную райскую обитель, где не достигают «ни наслаждения, ни геенны», описывает прп. Ефрем Сирин в своем труде «О рае». Святой использует образ некоей «окраины рая», как бы его «предместий». Он пишет: «Незнающих и неразумных... Благий поселит подле рая, и будут они питаться от райских крупиц... Если в страну сию невозможно войти оскверненному, то дозволь мне при ограде ее обитать под тенью ее... Блажен... который обретает помилование в нашей стране и удостаивается быть принятым в окрестности рая, чтобы по благодати пастись ему хотя и вне рая», но все же не в аду [9].

Если прп. Амвросий в приводимой читателем цитате говорит о спасенных «внутри райской ограды», которые «не должны лишиться лицезрения Христова» [10], то прп. Ефрем расширяет диапазон состояний. Здесь уже те, кто за оградой рая, но – «при ограде». Им тоже отчасти дано, пусть и в крайне ограниченной мере, пусть сквозь ограду, но созерцать своего Создателя. Им дано вкушать «от райских крупиц» благодати, и эти живительные крохи со стола Господня [11] удерживают души в обители спасенных, уберегая от мучений ада. Однако этого недостает, чтобы рассеять «мрачность» и «темноту места», которое располагается, как сказано, «под тенью»; недостает, чтобы рассеять «тягость» и «тоскливость» душ званых, но не избранных, и не сумевших по «лености и нерадению» стяжать прямого, близкого, лицом к Лицу, воззрения на Господа.

Образ прп. Ефрема – обитель «подле рая», но «вне рая» – по сути своей, пожалуй, близок образу церковной паперти. В самом деле, ведь паперть это тоже в какой-то мере еще не храм как таковой, но в то же время уже не мир. Если воспринимать рассказанное прп. Серафимом о загробной участи с учетом подобных символических значений, то всякие недоумения, как кажется, должны рассеяться. «Паперть – предхрамие; площадка перед входными дверьми храма, на которую ведут несколько ступеней. Паперть имеет большой догматический смысл – как образ того духовного возвышения, на котором находится Церковь среди окружающего мира, как Царство не от мира сего. Проходя свое служение в миру, Церковь в то же время по природе своей, по существу, отлична от мира. Это и обозначают ступени, возвышающие храм» [12].